когда-то в детстве у меня была книжка. Астрид Лингрен «Приключения
Эмиля из Лённиберги». читала я эту книжку много раз и многое помнила чуть ли не
наизусть. есть такие книжки, которые берешь в руки в дни «черной тоски» (ну а
как ещё? ведь ни по возрасту, ни по месту завтрак у Тиффани не доступен). не
помню почему, но к рождению дочери этой книги в доме уже не было. когда стала
доступна подписка, я не сомневалась ни на минуту – Эмиль просто обязан был быть
на полке. потому что детская тоска, конечно, не похожа на взрослую и может
показаться несерьёзной, но тоской она от этого быть не перестаёт. и нужно
учиться ей противостоять.
и вот снова дни «чёрной тоски»: смерть мамы, потом ещё одной… и ещё. друзей. и мамы такие, которые умели быть друзьями для друзей своих детей. «Тиффани» не стал ближе. в отличие от Лилианны Лунгиной, подарившей Эмиля моему детству.
открыв полученное мною красиво оформленное издание, я сразу поняла
- это не тот Эмиль, с которым мы дружили в детстве.
так эту книгу никто и не читал.
всего лишь другой перевод. однако он стал одним из
самых больших разочарований в жизни.
и вот снова дни «чёрной тоски»: смерть мамы, потом ещё одной… и ещё. друзей. и мамы такие, которые умели быть друзьями для друзей своих детей. «Тиффани» не стал ближе. в отличие от Лилианны Лунгиной, подарившей Эмиля моему детству.
ни раньше, и не позднее, именно сейчас видео, пролежавшее
несколько лет в запасниках, а потом и книга
Олег Дорман «Подстрочник. Жизнь Лилианны Лунгиной» - текст, записанный с видеозаписи
помогли преодолеть период «чёрной тоски».
пожилая женщина, прожившая непростую жизнь, рассказывает о
себе, своих родителях, семье, друзьях. повествование, от которого невозможно
оторваться, сколько в этом рассказе искренности, прямоты и доброты.
потом уже становится понятно, что это женщина - известный
переводчик, подарившей нашей стране Эмиля и Карлсона, мать Павла Лунгина.
жизнь в Париже, Палестине, Германии. каникулы, проведенные в
доме Волошина. аресты, война, эвакуация… оттепель, еврейство и космополитизм
(куда без этого). встреча с Анной Ахматовой и её царское: «Детка, работать
можно в любых условиях»… знакомство с Астрид Лингрен. времена Брежнева. домработница
Мотя. вся эта история, с её большими и малыми событиями – жизнь одного
человека.
книга помогла осознать и расставить по местам очень многое.
провести параллели со своей жизнью (хотя, какие там могут быть параллели!)
например, то, что детство – это не просто возраст, когда мы были
маленькие, а потом стали большие. детство – это важно. потому что детские
впечатления не вычеркнуть, именно по ним мы измеряем потом всю жизнь.
и то, что такое счастливый брак и чистая совесть.
а ещё то, что с уходом близкого человека остается дыра. дыру
эту уже ничем не заполнить. можно только привыкнуть жить с этой пустотой.
и то, что живем мы личным опытом, каким бы он ни был.
а ещё очень важное – это умение чувствовать и находить подходящие
слова для своих чувств.
«Бабушка безумно волновалась и говорила: вот, мы
расстанемся, увидимся ли когда-нибудь, я должна вас проводить. А с другой
стороны - не смела бросить вызов этому маленькому обществу и сесть в коляску.
Какую-то вуаль себе достала из шкафа, думала, может, не заметят в вуали,
примеряла эту вуаль. В итоге бабушка нас не провожала. И на меня это
обстоятельство, что мнение соседей оказывает на нее такое влияние, что она так
мучается, можно поехать провожать или нельзя, произвело огромное впечатление.
Мне было десять лет, я все понимала. Я подумала, что мама права - жить в этом
месте нельзя. Жить там, где ты не смеешь делать то, что тебе хочется, не
годится. Это было для меня одним из первых социальных уроков»
«С первым страданием, с первой болью пробуждается душа, я в
этом уверена. В счастье она только купается, она не пробуждается, она себя не
осознает до конца. А изведав страдание, потом живет и счастьем. Но пробуждение
связано с какой-то болью. Так мне кажется»
«Жизнь в Париже оставила в моей памяти ощущение бега»
«В ноябре тридцать восьмого года умер мой папа. В тот момент
казалось, что жизнь вся оборвалась. Только в момент его смерти я осознала, как
непростительно плохо себя вела: упоенная, захваченная ифлийской жизнью, мало
ходила в больницу, ходила, но не так, как надо было, не использовала эти
последние месяцы его жизни, чтобы как-то подойти к нему ближе, ближе его
узнать.
Если я говорю о своей жизни, об опыте, то это тоже опыт.
Надо помнить, что такие вещи очень больно отзываются на всю жизнь. Это не
проходит. Странным образом это чувство своей неполноценности в какой-то важный
момент жизненного испытания не уходит никуда. Оно остается. Я была девчонкой,
тридцать восьмой год — мне восемнадцать лет. И до сих пор - вот я древняя
старушка почти - я это живо эмоционально помню, это прошло со мной через всю
жизнь. Так что надо стараться даже в минуты самого большого увлечения и
самоутверждения в юности не забывать о родителях. Это потом очень больно
отзывается, просто очень мешает дальнейшей жизни. Даже не из соображений
морали, а из гуманности по отношению к себе, ради самосохранения, скажем вот
так»
«Не сомневаюсь, что, если отбросить идеологический декор,
эта охота на ведьм всякий раз сводилась в конечном счете к борьбе между
талантом и посредственностью. Все эти годы на стороне власти оказывались одни и
те же: наименее одаренные поэты, посредственные режиссеры, заурядные писатели.
Они крепко держались за свои привилегии и теплые места и всегда были готовы
обвинять более талантливых и не столь осторожных, имевших дерзость отклониться
от господствующих в искусстве правил»
«Горе – это отсутствие желаний»
и вот. до тех пор, пока не все эмоции сотканы из дыр, пока есть
хоть какие-то желания, жизнь продолжается. многое, конечно, уже не исправить. но
кое что есть впереди.
думаю, книгу стоит и посмотреть, и прочитать.
